"Полторы комнаты, или сентиментальное путешествие на Родину"

Это удивительная ода Питеру. Питеру Бродского, тому, который Питер - Ленинград - Васильевский остров, куда тот при и после жизни в стихах приходил умирать, который пропитал каждую клеточку его существа больше, чем какого-либо другого питерца. Это бережно преподнесенное тебе волшебное тактильное ощущение памяти как белого прямоугольничка зернистого картона, на котором при погружении в проявитель сперва неясно, слабо, но все более отчетливо проступают контуры воспоминаний, очертания эмоций, соединенные серо-тенистыми карандашными линиями, и по мере того, как на прямоугольничках целлулоида фильма (вы же простите мне слабость употребления этого старомодно-чопорного слова?) проступают контуры жизни Бродского, на твоем личном прямоугольничке они проступают так же четко, безошибочно и узнаваемо, похожие и непохожие одновременно, потому что мы все, от тридцати до восьмидесяти, выросли из одного и того же детства, где щекочут проснувшийся нос солнечные пылинки, трамвай звенит за окном, голуби цокотят когтями по жестяному подоконнику, и из кухни по радио играет "Ночь коротка" и пахнет манной кашей. И тебе беспричинно радостно и светло, и совершенно невдомек, что когда-нибудь через много лет тебе вдруг безумно захочется вспомнить, где же все-таки лежит "незнакомая ваша рука" - на ладони или на погоне, и это будет так важно, так архиважно, что ты наберешь номер, который помнил и будешь помнить наизусть всегда...

П. Д.: а Хоронько твердым шагом идет неверной дорогой Тома Уэйтса - его становится тревожно много в кино. Хотя ну а чо - фактура!